Максим, расскажи, как и когда начиналась твоя творческая жизнь?
Мы уже достаточно пожилые люди: я ходил в детский сад еще тогда, когда был жив Юрий Алексеевич Гагарин. Это был, несомненно, герой номер один, и, естественно, все мальчики хотели стать «Гагариным тире космонавтом». После того как эта идея отстегнулась я, даже не знаю почему, захотел стать художником.
В принципе, художником я стал, свою жизненную цель реализовал, жизнь удалась. Рисовал очень удачно матросов в детском саду, всем нравилось. Потом с живого солдатика срисовал картинку, воспитатель не поверил, думал, что я срисовал с картинки; в доказательство я срисовал другого на глазах у воспитателя, ничуть не хуже первого.
Дальше изостудия, художественная школа, училище Серова, встреча с великими художниками-людьми, и — бац! — моя жизнь в искусстве.
А как Ты попал на «Пушкинскую-10»?
«Пушкинская-10» неразрывно связана с Борисом Юрьевичем Понизовским — человеком, который организовал определенным образом мой мозг. Потом появился Пашка (Павел Семченко. — Прим. автора), мы искали место для репетиций театра «ДаНет». В самые первые годы попали на «Пушкинскую»: это было пространство для театра «ДаНет» и личное пространство. Понизовский же охотно делился своим образом жизни, своим поведением, оказывал влияние в силу своей необъятности. Кроме своей харизмы, как это теперь называют, он выдавал по тем временам невероятные идеи, плюс ко всему — огромное количество информации, которая, например, в середине 1980-х была совершенно недоступна. В основном это связано с литературой, в меньшей степени — с театром. Для меня он выступал в двух качествах: собеседник и коллега по театру. Несмотря на очень большую разницу в возрасте, в какойто момент мы были очень дружны, потом немножко отделились.
Что сейчас для тебя значит «Пушкинская-10»?
Мастерская для нормального человека. Хоть меня там и не часто замечают, но я там достаточно много времени провожу. Это часть жизни, место, куда можно прийти, запереться ото всех. Или так поработать (показывает, что рисует. — Прим. автора), или в последнее время так поработать (показывает, что набирает текст. — Прим. автора). Я же молодой начинающий драматург. У меня такие большие амбиции. Скоро будет премьера очередного спектакля по моей пьесе, называться он будет «Садоводы», а ставит его Андрей Могучий.
Как ты считаешь, кто из мастеров оказал наиболее значимое влияние на тебя как на художника?
Здесь два типа влияния. Один тип связан с периодом ученичества, когда формирующее влияние оказали художники группы «Эрмитаж» (Даниэль, Когарлицкий). Они ранили, встревожили, разбудили. После-дующее влияние — художники, круг которых опять же связан с влиянием группы «Эрмитаж». То, что мне действительно нравится, — это Раннее Возрождение и голландцы. Это то, что я считаю настоящим искусством, то, что проходит у меня под рейтингом искусства.
Как ты определяешь направление в искусстве, в котором работаешь?
Метареализм, «зареализм», то, что после реализма, реальное изображение несуществующего. Считаю, что мистики не существует, но я её изображаю
А в каком жанре ты больше всего любишь работать?
Жанровая сценка и натюрморт.
Твои работы есть в каких-нибудь музеях?
Да, есть. В Русском музее, например.
В чем актуальность твоего творчества для
современного зрителя?
Тут приходиться говорить скорее об «АХЕ», чем обо мне как живописце, поскольку в последнее время я не так ярко выражен в живописи — нет времени. Даже на сон. Как драматург я задаю, как мне кажется, очень своевременные и очень правильные вопросы, причем не отвечаю на них. Я считаю, что зритель сам должен ответить. Главное — вообще просто поговорить на эту тему. Мне кажется, в современной драматургии нет таких тем, о которых кричу я. И в этом моя актуальность.
Вот, например, пьеса «Садоводы» — это мое представление об Интернете как поэтическом пространстве. Информационная составляющая Интернета, возможно, ничтожна, по сравнению с тем, какой в нем огромный поэтический потенциал. Потому что Интернет, возможно, а возможно, я ошибаюсь, — это аналог сновидения или поэмы, поскольку если мы будем говорить о признаках, о качествах, присущих сновидению, поэме и Интернету, мы найдем очень много схожих вещей. Это что касается «Садоводов». Что касается другой пьесы, которую я пишу, там тема, связанная с верой, чудом, жестокостью. Болезненная тема, посмотрим, что выйдет.
Расскажи, как рождается у тебя драматургическое произведение?
Я молодой драматург, но у меня нет наркоманского зуда что-то просто писать, я заточен на реализацию. Сперва я предлагаю режиссеру сделать что-нибудь, мы находим тему, которая нам обоюдно интересна, я предлагаю, под каким углом на эту тему посмотреть.
Хотя с «Садоводами» произошла другая история. Произошла трансформация замысла. Вначале Интернет был инструментом для раскрытия замысла, потому что задумывалась ревизия Чехова, «Вишневого сада». Но, слава тебе Господи, «Вишневый сад» пролетел, остались только имена, вышла совершенно самостоятельная история.
Пьеса — не самодостаточное произведение, невозможно читать пьесу как литературу. Это повод, провокация для режиссера и актера. Актеру должно быть интересно играть, его роль должна развиваться. Идею хочется какую-то донести.
Я начал заниматься драматургией не как драматург. Обычно режиссер с актерами садится и делает анализ: что хотел сказать автор в данном куске, что каждый персонаж думает, чувствует, что для него является событием, как он поступает. Потому что очень часто все эти штуки не совпадают.
Я иду ровно наоборот. Я создаю такую схему: что каждый персонаж хочет в данной ситуации, что для него стало событием, что он думает, как он поступает, делаю такие таблицы, обозначаю характеры. Актеры и режиссеры читают, узнают все с этого листа. То есть слова здесь совершенно не нужны, они разбирают ситуацию. Потому что любую ситуацию можно выразить абсолютно любыми словами.
Над чем ты сейчас работаешь?
Недавно загорелся идеей, сделал комиксы по своему произведению. Но в основном все с театром связано.
Как художник-постановщик я работаю в Москве над двумя спектаклями, плюс внутренняя работа в «АХЕ», которая занимает огромное количество времени. На сон определил себе шесть часов, потому что времени не хватает.
Текст: С. Ковальский, Е. Орлов, Ю. Рыбаков
Источник: Пушкинская, 10
2007