В гостях у АХЕ | «На Невском»

Опубликовано на

Группа «АХЕ» существует 10 лет. Включает в себя двух человек — Максима Исаева и Павла Семченко.

Они снимают фильмы, которые присутствуют в большом количестве на фестивалях категории А(в транскрипции ЭЙ). 100 процентно не коммерческие фильмы, нон профи. существующие обычно в неудобовариемом, плохо показываемом формате 8мм, или 16.

Они расписывают стены в различных интерьерах. Еще занимаются стейч-дизайном. то есть сценографией — декорациями, костюмами, картинами и прочим.
И главное — театр. На сценах и улицах, лестницах, заводах, в поле, ангаре.
Обо всем вместе взятом они говорят так: «Мы занимаемся визуальными вещами»

 

РАБОТАЮТ АХЕЙЦЫ НА ПУШКИНСКОЙ, 10.
В гости прийти не мудрено. И я пришла. На двери табличка: «Пожалуйста, звоните громко!» Или что-то в этом роде. Очень люблю такие таблички. Звоню. Звоню от души. Дверь открывает, как теперь я уже знаю, Максим Исаев.
Я говорю:
— Здравствуйте, можно войти?
— Да, конечно, пожалуйста, проходите, — говорит Максим Исаев.
— А можно курить? — спрашиваю.
— Да сколько угодно, -— говорит Максим Исаев.
— Вот, познакомьтесь, это моя дочка. Делает уроки.
Смотрю, в соседней комнате девочка сидит. Мы познакомились. Я спросила, что за уроки. Она мне говорит, что это словесность. И так далее. Через полчаса я объясняю, кто я и как меня зовут. Очень люблю такие истории.
Я спрашиваю: что такое “АХЕ». Как слово.
МАКСИМ. В русском языке нет слова «АХЕ». Существует, правда, с десяток историй. Один из вариантов относится к полету на самолете в Калининград, где у нас была выставка. Мы сидели на последнем ряду, и на всех стульях было написано “АХЕ”, «АХЕ”, “АХЕ”. Что значит по-русски «ничего», а так — топор, для того, чтоб в случае аварии можно было себя спасти. И в то же время мы снимали тогда фильм, где в каждом кадре был топор. Топор стали называть словом “АХЕ», потом это слово вышло в титры и т.д. Это одна из историй, а существует еще с десяток, аналогично бессмысленных.
Дальше я прошу рассказать про перформанс. Более странную просьбу и представить сложно. Естественно, Максим Исаев мне говорит:
— Я не знаю, что вам рассказать. Что вы хотите услышать?
Я ничего не знаю про «АХЕ» и поэтому я не знаю, что я хочу услышать. Так мы торгуемся минут 15.
Вдруг с улицы кто-то кричит: «Максим!» Максим говорит:
— Я выйду на балкон, посмотрю, кто кричит?
— Хорошо, — говорю.
Приходит мужчина. Представляется режиссером и актером, известным. Быстро ориентируется в ситуации и говорит мне:
— Что вы хотите знать? Я вам все расскажу. Для этого, конечно, надо было бы спуститься вниз, взять чего-нибудь…
— Да ладно, -— говорю, — давайте так. Я бы хотела узнать, что такое “АХЕ”.
Известный актер как будто неделю готовился. Еще посмотрел на диктофон и спрашивает:
— А там все фиксируется?
— Да-да, — отвечаю, — там все хорошо.
— «АХЕ” — это прежде всего дуэт. Это группа людей, которые необыкновенно друг друга понимают. Это актеры и режиссеры в одном лице. Я, надо сказать, актер и преподаватель. У меня есть одно любимое задание, которое я даю студентам на Моховой. Это задание на создание второй реальности. Понимаете, вот есть явь, а есть сон…
При этом известный актер начал раскачиваться на стуле, давая понять, что явь и сон находятся как бы по разные стороны невидимой границы.
Потом он садится прямо, прикрывает глаза и говорит:
— И вот эта граница, между реалистическим существованием и… каким-то… Вот здесь возникает какое-то странное существование. И это во всех спектаклях “АХЕ”».
— А-а-а… — говорю, — вот к чему вы клоните.
Между делом известный актер извлекает из внутреннего кармана пачку фотографий со своими изображениями, приговаривая: «Максим настоящий художник… Потрясающе! Настоящий художник!»
— Посмотрите! Это Максим меня снимал! Это взгляд художника. Как вам? Какая больше нравится?
Кассету мы смотреть не стали.
Перформанс — искусство одного дня. Как правило. Все, что я могу предложить — это вольный тпересказ осуществленных проектов. Испорченный телефон.
1. Действо в Музее современного искусства в Хельсинки. Множество мониторов, компьютеров. Безумное техническое оснащение. Идея — переход на летнее время. В ходе перформанса были созданы 60 объектов, каждый из которых соответствовал одной минуте и содержал в себе одно слово. Все 60 слов составляли высказывание: в тебе, душа моя, я измеряю время… и тра-та-та. Что, вобщем, означает, что чем душа твоя богаче, тем сильнее ты можешь измерять время. В процессе объекты трансформируются, меняя свое значение на противоположное. После трансформации объекты
консервируются на полгода. Закапываются под землю. Через полгода выкапываются. Стем чтобы вернуть час, утерянный при переходе на летнее время, финскому народу. Вот так.
2. В большом зале была установлена вращающаяся платформа. На ней сидели зрители. По обе стороны платформы шли два разных театральных действия. Зрители поворачивались и через части времени могли видеть лишь части то одного, то другого действия. Но это было и не важно, потому что каждое действие существовало внутри другого, и все вместе они существовали внутри третьего, которое показывалось через видеопроектор.
3. На кассету записывается человеческий голос, который говорит какие-нибудь несложные команды, например — встать, подойти к окну, сесть, взять и т.д. Потом два актера надевают плейер, слушают одинаковые записи команд и выполняют их на сценической площадке. Каждый, в силу индивидуальных особенностей психофизического восприятия, по-разному. Хотя должны были бы синхронно. Зрители смотрят и радуются. Называется это — принцип самозомбирования.
Я, в простоте душевной, так и спрашиваю Максима:
— И что, людям это интересно?
— Нет, не всегда. Но мы стараемся, чтоб было интересно. Когда мы начинали работать, мы были захвачены идеей секретного зрителя. То есть мы никогда не говорили, что мы будем делать, где и когда. Считая, что те, скажем, 8 человек, которые вокруг нас крутятся, — этого достаточно. Остальные зрители — это люди, волшебным образом оказавшиеся на месте. Ну, те, что случайно шли по улице и вдруг увидели, что что-то происходит. При этом мы старались, чтоб зрителям не очень удобно было смотреть. Чтоб приходилось заглядывать, приседать или стоять на цыпочках. При этом действие могло быть достаточно длинным, длиться 4—5 часов, быть скучным. Теперь у нас другая установка. Мы хотим, чтобы было интересно. Мы уважаем зрителя, как потребителя визуальной информации. То есть должны быть меняющиеся картинки, динамика, пища для глаза.
Чтоб даже если в мозг попадает мало, то глазу должно хватить.
— А вот зачем это надо? Зрителю неудобно, не- интересно. Вам….
— А нам интересно.
— Есть ли в Петербурге аналогичные вам деятели?
— Нет. И я думаю, что не только в Петербурге. А вообще нет. Мы как бы вошли в театральную дверь, но с другой стороны. Мы не актеры. И мы даже не пытаемся намарщивать лоб и изображать из себя актеров. Что-то такое делать псевдо актерское. Мы никогда не репетируем. У нас есть сценарий, четкая структура того, что мы будем делать. Есть характер движения, есть стилистика. Каждый конкретный момент времени мы знаем, что надо делать, но каким образом — это рождается во время перформанса. В классическом театре человек по пьесе получает, допустим, письмо. Он волнуется, у него дрожат руки, когда он открывает конверт, и что-то такое важное сейчас для себя там прочтет. Как бы это сделал я: я бы вышел на сцену, взял бы две 48-килограммовые гири и три минуты держал бы их на вытянутых руках. На глазах у зрителей. Потом бы достал эту маленькую бумажку, и руки бы механически затряслись.
На этом месте беседы известный актер побросал свои фотографии и говорит:
— То есть, понимаете, это театр, в котором добиваются достоверности кино! «АХЕ”» — это всегда сказка!
А потом мы все-таки посмотрели один коротенький фильм производства «АХЕ”. Фильм мне понравился. Там все время показывали двоих людей в разных позах и обстоятельствах. Под музыку. Я спрашиваю Максима:
— Это кто такие?
— Как кто? Это я. А это актриса, которая с нами всегда работает.
— Нет, — говорю, — я хочу знать, кого они олицетворяют?
— Ну как кого? Мужчину и женщину. А там уж пусть зрители интерпретируют, как хотят.
— Все-то на нас, на зрителей, на бедных…
— Да, — отвечает, — а еще лучше на критиков.

Источник: «На Невском»
Автор: Катя ПИЦЫК
май 2000