Маски смерти у входа | «medium»

Опубликовано на

Есть в Санкт-Петербурге Инженерный театр АХЕ — с очень длинной историей, с путешествиями и гастролями вокруг земли…

… С премией «Золотая маска» за выдающийся спектакль SINE LOCO — странствие зрителей на платформах мимо мифов Древней Греции. Или с восхитительным мультисоставным «Депо гениальных заблуждений». С непрекращающимися поисками, открытиями, бесконечными фантазиями. И — с неизвестностью в своем родном отечестве…

Одна из их последних многоярусных постановок АХЕ — «Между двумя» — в феврале была впервые показана в Москве, в здании Аптекарского приказа Музея архитектуры имени Щусева. «Между двумя» — это растущий спектакль, первая его часть появилась в 2014 году, последняя — совсем недавно

Авторы и главные исполнители — Максим Исаев и Павел Семченко — художники из легендарного питерского сквота «Пушкинская, 10», яркие во многих других работах, и — черно-белые, контурные или размытые в дыму в «Между двумя».

Как говорят авторы, «Между двумя» — это «публичные отражения» «Тибетской книги мертвых» («Бардо Тодол») на сцене: «На сегодняшний день это пять самостоятельных спектаклей, пронзенных единым стилистическим и сценографическим решением… Спектакли сконструированы таким образом, что декорации, физически деформируясь, дробясь и уничтожаясь, переходят из постановки в постановку. Среди прочего, каждый спектакль по-своему раскрывает проблему взаимодействия с пространством как с партнером».

В МУАРе проходит выставка «Мир — театр. Архитектура и сценография в России». И вот, чтобы мир действительно обернулся театром, АХЕ собрали «Между двумя» в сводчатых белых залах старой постройки, играли пятичастный спектакль пять вечеров — через день, с ежедневными перемонтажами. Именно здесь, в первой входной зоне Приказа, в течение всего времени «хранились» декорации, ежедневно перемещаясь и меняя свое положение: либо попадая на сцену, либо возвращаясь с нее. В каждой части — своя сценография, своя расстановка шагов на этапах достижения далекой цели. Вчера ты видел маски смерти на вешалке-крючке у входа, а через день — они уже на лицах артистов.

В одной из частей спектакля можно было услышать музыку в ее живом исполнении — к авторам-артистам присоединились музыканты Владимр Волков (контрабас) и Вячеслав Гайворонский (труба) — и это, возможно, самая свободно-звенящая джазовая импровизация в рамках драматургически жёсткого текста.

На спектаклях присутствовала абсолютно полярная публика — те, кто знал на что идет, и те, кто не был готов к тому, что театр, в своей сценографической простоте (или, наоборот?) заставляет включать собственное воображение. Без этого включения постановки АХЕ смотреть трудно.


После спектакля АХЕ свои впечатления для КУЛЬТТРИГГЕР записали несколько профессионалов в разных сферах искусства — мы с радостью предоставляем им слово.

Язык преодоления

Дмитрий Мелкин, режиссер

Фото: Владимир Луповской

АХЕ перевязали, перебинтовали затянули, залили, обмотали пространство своим театром. Это редкое явление еще и потому, что со зрителем говорят на языке преодоления.

Художники-белоручки могут нервно мизансценировать в стороне, пока арт-пролетариат буквально переворачивает мир, разрывает его и сшивает заново электрическими проводами. Здорово и круто!

АХЕ: шестое чувство

Марина Давыдова, театральный критик

Фото: Владимир Луповской

То, что делают на сцене Максим Исаев и Павел Семченко, можно было бы назвать актом высокоинтеллектуального мазохизма. Два создателя театра АХЕ (они же — его режиссеры, его художники и его главные перформеры) не жалеют себя. И зрителей не жалеют. Это и прежде было так, и теперь так. И раз от раза мазохистский излом обретает все больше смысловых обертонов. В серии спектаклей по тибетской «Книге мертвых», привезенной недавно в Москву, он достигает апофеоза.

Говорят, в первой части этого пятисерийного действа Исаев и Семченко сдают кровь. Говорят, некоторые зрители падают при этом в обморок. Говорят, что если упало меньше двух — создатели спектакля считают, что он не состоялся. Первого спектакля я не видела. Я пришла на второй.

Тут все было щадяще. Исаев и Семченко как всегда шаманили. В большом резервуаре, словно в огромном алхимическом тигле, плескалась вода. Справа было устроено маленькое подобие гильотины, только в проем вставлялась не шея, а лицо, которое один из перформеров сам же поливал и посыпал разнообразными субстанциями — медом, мукой, молоком. Второй лежал в этот момент в «тигле» и задавал вопросы. А человек из «гильотины» отвечал. Вопросы были простые и философские. «Что такое счастье?», «Что вам нравится делать?», «А что не нравится?». Потом спрашивающий и отвечающий менялись местами. Один отправлялся в резервуар (интересно, а вода там теплая хотя бы?), а второй — на гильотину. И этот момент взаимного вопрошания мне как-то особенно запомнился посреди прочих эпизодов изобретательного шаманства.

В чем, в самом деле, смысл физических мучений (вариант: преодоления неких физических препятствий), на которые с таким упорством обрекают себя создатели АХЕ?

Ну, конечно же, это квазирелигиозный смысл. Все их очень разные спектакли всегда напоминают немного (а, порой, и много) обряд инициации. Переход на другую ступень развития, сопряженный, по традиции, с преодолением неких трудностей. Он мучителен, этот путь. А тут — раз уж ставят «Бардо Тодол» — все обретает еще более конкретный смысл: эти испытания — аналог тех этапов (бардо), через которые проходит сознание человека, начиная с процесса физического умирания, и до момента следующего воплощения.

Но для меня во всех этих злоключениях плоти проступает и иной смысл. Вот не так ли и мы, в земном своем обличье, заключенные в темницу собственных тел, испытывая то холод, то жару, то голод, то жажду, то болезни, то другие всякие неудобства, бредем по жизни, пытаясь постичь ее смысл? Стоишь себе на ветру, да и дождь к тому же начался, а она (жизнь) все задает и задает тебе неудобные вопросы. Не останавливаясь.

Ну и, конечно, еще — Гумилев. Я несколько раз вспомнила в тот вечер Гумилева:

Так век за веком — скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.

На спектаклях АХЕ всегда кричит дух. Всегда изнемогает плоть. И кажется, что шестое чувство вот-вот родится. Еще немного. Еще несколько испытаний, и мы наконец-то преобразимся.

Тишина просеянного шума

Наталья Шендрик, дизайнер

Фото: Владимир Луповской

Я выхватила два куска из истории «Между двумя» — «Преддверие» и «Самовоплощение». Хочется, конечно, сравнить пережитое со сном или медитацией, но авторы уже в программке отписались от этих пространств, обозначив своё собственное.

Их пространство — красоты из коллекционного мусора, тишины из просеянного шума, чистоты, когда я сижу вся в алебастровой крошке, бывшей ещё недавно сущностью…

Моё внимание захвачено целиком, мне нельзя отвлечься ни на минуту, чтобы не пропустить — не повествование, нет, а какую-то часть его. Из этих частей я смогу сложить ключ, которым я смогу открыть дверь. Чтобы выйти. Или чтобы войти.

Выставка остывающих декораций царапает. Я никогда не буду знать все, а только догадываться, восстанавливать из концентрата, в меру своих сил.

Смешно и брутально

Дина Годер, театральный критик

Фото: Владимир Луповской

Я пошла на АХЕ 9 февраля: в Музей архитектуры они (Максим Исаев и Павел Семченко, актеры и режиссеры Инженерного театра АХЕ — КТ) привезли свой пятичастный проект «Между двумя» по Тибетской книге мертвых «Бардо тодол». Бардо — это этапы перехода от смерти до следующего воплощения. И, конечно, тут есть сильная связь со смертью Андрюши Сизинцева (актера и композитора АХЕ — КТ).

Две части я уже видела в Питере в разное время (одну в БДТ, где актеры делали маску, вторую на фестивале БТК, где им брали кровь). Как выяснилось, это были первая — «Суд. Шесть миров» (с кровью) и последняя — «Самовоплощение».

В этот раз я попала на вторую часть — «Кармическая буря», с водой. Вообще это, наверное, круто смотреть подряд, поскольку у АХЕ одна и та же сценография всюду, с которой они в каждом спектакле работают, и которая, в измененном виде, переходит в следующую часть.

В музее им отдали пространство Аптекарского приказа, там часть места выделили на спектакль, а часть — на выставку: стеллажи с объектами (сразу вспомнила их потрясающую Башню вкуса на Пражской квадриеннале), одежды с лампами, маски.

Спектакль поначалу развивался медленно и медитативно — хождение по фанере над водой, подъем фанерных стен и разведение их по сторонам, всяческие пассы и прочее. В общем, классические такие АХЕ, даже немного укачивало.

А потом дело стало набирать обороты — один поливает себя чем-то перед камерой и задает вопросы. Другой лежит в воде на фоне большой проекции первого и отвечает на вопросы. Смешно и брутально. Обливались разными густыми жидкостями типа меда, краской, обсыпались землей, красили фанерный задник. Тут же над водой болтаются на веревках горящие лампочки, Паша стреляет себе в руки, обмазывается зеленкой, крутит в мясорубке свеклу, стоя в воде. И все вокруг становится зеленым, потом свекольным, в воду падают оба, хлебают ее… В общем так, чтобы мы почувствовали, вздрогнули, проснулись, и все — с напряженным звуком, в дыму, в ритме ритуала, в атмосфере священнодействия и многозначительности. И мы вздрогнули, проснулись, а к концу пошло полное крещендо и к финалу было мощно.

Один без другого не воин

Ольга Коршакова, продюсер и радиожурналист

Фото: Владимир Луповской

Мета-спектакль Инженерного Театра АХЕ. Пять фрагментов, пять вечеров. Между двумя художниками, перформерами, актерами, режиссерами, инженерами театра, пространства, времени, чувств Павлом Семченко и Максимом Исаевым — гремит, дымится, шипит жизнь. В финале «Самовоплощения», пятого фрагмента, «мы все умрем», — говорят художники на прощание зрителям.

Это неизбежно, правда. Мы верим. Но до этого мы все еще живы между двумя: между двумя гитарами, между свекольным и белым, между светом и темнотой, между тишиной и музыкой. В этом промежутке Павел и Максим создают мир — и разрушают его. Строят дом и красят стены, с вдохновением вдавливая вареную мякоть свеклы в деревянные основания. Пространство тем временем наполняется запахом винегрета.

Один без другого не воин. Скотчем они приматывают одному к голове — стаканы из пластика, а другому — баночки «Актимеля». Их головы, как у бабушек, которые по старинке трогательно спали на бигудях.

И вот двое танцуют фокстрот: фольгу актимеля дырявят штыком, и он льется в стаканы и на лицо того, второго. Дом под их действиями рушится — громко, опасно, безоговорочно. Это настоящие силачи — им нипочем поднять декорацию, поставить одну конструкцию на другую. А зритель видит: это не игра. Если декорация рухнет, никому не поздоровится. Здесь все — на расстоянии руки. Силы взгляда. Дыхания. Смеха.

Олдскульные, элегантные , они стареют и набивают животы песком — как водится, на глазах у зрителя, засыпая песок под мягкие фрачные костюмы в чеховских мягко-бежевых тонах. Так тяжелее ходить, и они шагают уже переваливаясь под тяжестью песочных лет. Привинчивают тем же скотчем друг другу носы из горбушек черного хлеба, становясь похожими на животных, нелепых и трогательных. В песке отрывают свои маски из гипса, возможно посмертные, опять скотчем приклеивают их к зеркалу — и оно болтается между ними двумя, где-то посередине сцены.

«В принципе, практикой нашу теорию нам никогда не догнать. Догнать мы ее сможем только в том случае, когда один из нас умрет. Тогда можно реализовывать все остальное. Но реализовывать потеряет всякий смысл, потому что идеи выстраиваются именно на нашем с Павлом взаимодействии», — рассказывает Максим Исаев.

Show must go on. Спектакль годится для любого пространства. Он так задуман. Пространство становится партнером. Я закрываю глаза и вижу белые своды Аптекарского приказа МУАРа, все в дымке, зеленые стрелки лазера, в глубине барабанная установка и две гитары, лампочки, качающиеся на проводах, гигантский стул, ведро, по стулу ползут языки пламени — проекция — и тихий разговор. Это там, за стулом, преодолев огонь, Павел и Максим продолжают обсуждать фрагменты облачного своего спектакля.

Игра в микадо

Екатерина Дмитриевская, театральный критик

Фото: Владимир Луповской

Очень жаль, что мне не удалось увидеть всю серию «Между двумя». Безусловно, очень важно было посмотреть, как пять спектаклей слагаются в целое. Но и одна пятая (на мою долю пришелся «Выбор чрева») производит сильное впечатление.

Замечательно точно выбрано помещение Аптекарского приказа Музея архитектуры. Забегая вперед, скажем, что сейчас в московских старинных сводчатых подвалах и подвальных этажах происходят важные и интересные культурные события (будь то Боярские палаты или Хитровка).

Ну, а эти своды словно ждали «ахейцев».

Зритель с порога окутан некой дымной завесой, отделяющей его от реальности. Еще несколько шагов — и в театральной части пространства они видят подготовку будущего перформанса. Вот доски, сваленные в центре сцены. Они кажутся одушевленными. Играют вместе с людьми в «микадо».

Стилистику спектакля создатели определяют, как «сентиментальный супрематизм». И это очень точно. Каждый зритель видит образы, которые сильно действуют визуально, но вовсе не нуждаются в вербальной расшифровке. Вот Семченко и Исаев готовятся к действу. Сам процесс облачения в ритуальные одежды — захватывающий обряд. Простая, деревянная вешалка кажется предметом священным. Процесс строительства «чрева» из фанерных щитов (как и предварительное раскрашивание их свеклой и молоком) — захватывающее зрелище. Свет, видео — все работает на создание удивительного мира, реального и хрупкого одновременно. Построенное на наших глазах, постепенно разрушается до основания. И зрители еще долго, как сомнамбулы движутся к выходу.

Дегуманизация вещей

Антон Хитров, театральный критик

Фото: Владимир Луповской

Из цикла «Между двумя» я видел только пятую, заключительную часть — «Самовоплощение» и, к сожалению, не могу судить о проекте в целом. Зато могу поделиться своими догадками о том, как работает язык театра АХЕ, на примере этого спектакля.

Максим Исаев и Павел Семченко — одновременно авторы и исполнители — смешивают землю с тестом и сырым яйцом, пачкаются в муке, обливаются кефиром и приклеивают к лицу хлеб. Что все это значит? В сущности, не так уж важно, хотя, при желании, можно придумать десяток объяснений. Есть и другой, более интересный, на мой взгляд, вопрос. Почему манипуляции художников с обычными предметами обладают столь явным гипнотическим воздействием на зрителей? Даже на тех, или нет, особенно на тех, кто не старается разгадать их потаенный смысл?

Уверен, многих людей, особенно старшего поколения, задело бы, как АХЕ обращается с хлебом. Отношения с материальным миром нормированы так же, как и контакты с другими людьми: все мы, не сговариваясь, понимаем, что вылить на себя кефир — мерзко, сыпать землю за ворот рубашки — гадко, играть с едой — нехорошо. Семченко с Исаевым чихать хотели на эти негласные правила. Они, что называется, дегуманизируют вещи, лишают их обычного статуса, игнорируют очевидные, хоть и не осознаваемые нами связи предметов с эмоциями, как инопланетяне, впервые видящие хлеб, яйцо, клейкую ленту. АХЕ говорят на языке карнавала: отказываясь от устоявшегося подхода к материальному миру, они на время разрушают социальную реальность, и тем самым наглядно показывают, как она условна, зыбка, уязвима.


Про АХЕ и его авторов

Награды Инженерного театра АХЕ:

Приз критиков за лучший спектакль «Белая Кабина» на фестивале УНИДРАМ (Германия), 1997

Приз жюри на фестивале АРЕНА (Германия) за спектакль «Белая Кабина», 2000

Приз жюри и публики за спектакль «SINE LOCO» на фестивале АРЕНА, 2001

Диплом за лучший спектакль «Белая Кабина» на фестивале в Бело-Хоризонте (Бразилия), 2002

Премия «Новация» на фестивале «Золотая Маска» за спектакль «SINE LOCO». Санкт-Петербург, 2003

Премия «Fringe First» и премия «Total Theatre Award» на фестивале ФРИНДЖ (Эдинбург) за спектакль «Белая Кабина», 2003

Гран-приз жюри на Фестивале Мимос в Перигю (Франция) за спектакли Белая Кабина и Месье Кармен, 2004

Приз жюри на фестивале Lalka Też Człowiek в г. Варшава (Польша), 2015

 

ПЕРСОНАЛИИ:

Фото: Владимир Луповской

Максим В. Исаев родился в грозу в 1965 году, ничуть не тяготился новостройками и даже находил в пустоте между блочными домами очарование. Особенно по утрам, когда хулиганы спали.

С одиннадцати лет стал ездить на троллейбусе в художественную школу, 50 минут в одну сторону, зато можно почитать книгу. В художественной школе преподавали участники группы «Эрмитаж» и основы метода аналитического рисования основательно ранили впечатлительного мальчика, который, скрыв полученные знания, в 1980 году поступил в ЛХУ им. Серова на отделение промграфики.

Юность удачно закончилась вместе с Советским Союзом, зато в 1986 году состоялось знакомство с Борисом Ю. Понизовским, великим мистификатором и теоретиком театра. Находясь под сильным впечатлением как от идей Понизовского, так и от него самого, в 1989 году вместе с В. Васильевым и П. Семченко создаёт группу «АХЕ», членом которой остаётся по сей день.

Максим В. Исаев принимал участие во всех крупных выставках Ленинграда — С.- Петербурга с 1986 по 1993 годы, а с 1994 года, с усилением активности группы «АХЕ», — во всех крупных театральных фестивалях России и Остального Мира.

 

Фото: Владимир Луповской

Павел О. Семченко (15.06.1967) уже в детстве много где побывал. Так, школьные годы прошли и в Ленинграде, и в Киришах, и в Праге, и в Баку, и в поселке Кадуй Череповецкого района Вологодской области.

Пытался, но не окончил Ленинградскую СХШ, подкурсы ЛВХПУ им. В. Мухиной ср.худ.училища им. В. Серова и Художественной академии им. И. Репина. Провел год обучения на специальность каменщика и маляра-альфрейщика в «знаменитом» реставрационном СГПТУ №61 г. Ленинграда, после чего отдавал долг Родине службой в СА.

Увлечение чтением советских журналов «Наука и Техника», «Юный Техник», «Техника Молодежи», «Моделист-Конструктор» и «Горизонты Техники», посещение кружков авиамоделирования и картинга в доме пионеров и школьников, поклонение книжкам Перельмана, а так же врожденная впечатлительность и природная способность к запоминанию семнадцатизначных цифр толкали юношу к разного рода авантюрам, пока в 1988 году не произошло знакомство с Борисом Ю. Понизовским, ярчайшим мистификатором и теоретиком театра 70-х — 80-х годов. Пару лет Павел О. Семченко считал себя актером театра «ДаНет», не оставляя, впрочем, занятия живописью, — до тех пор, пока вместе с В. Васильевым и М. Исаевым не создал группу «АХЕ» на территории первого художественного сквота «Пушкинская, 10», членом которого является по сей день.

С этого момента все творческие реализации так или иначе связаны с «АХЕ». Спектр этих реализаций широк: инсталляции, скульптура, росписи стен в публичных заведениях, фильмы, перформансы, выставки, иллюстрации и даже танец. Активность «АХЕ» с 1996 года плавно сместилась в сторону театра, и Павел О. Семченко в составе группы побывал практически на всех крупных фестивалях стран России и Европы, и Азии, и обеих Америк, и даже Австралии.

Текст: Евгения Шерменева, Екатерина Дмитриевская, Наташа Шендрик, Дмитрий Мелкин, Марина Давыдова, Дина Годер, Ольга Коршакова, Антон Хитров.

Источник: medium